(Из архива газеты «Северная звезда»)

Михаил Степанович ВЕСЕЛКОВ, ветеран Великой Отечественной войны:

— До сих пор не верится, что я дожил до этой Великой Победы. Наверное, родился под счастливой звездой, ведь мог умереть сто раз в каждой атаке, в любую минуту в обороне. Смерть кружила надо мной четыре года.

Наш народ воевал отважно. Преданности и храбрости не было границ, каждый был готов к самопожертвованию за своё Отечество.

…Вот ходит среди ветеранов много рассказов о войне. Один говорит, другой, что, мол, в бою не боялся смерти. Я не верю в это. Все боятся смерти. Но эту боязнь пересиливали приказ и мужская честь. Какое презрение сопровождало трусов!

Странно мне и мнение послевоенного поколения, которое воспринимает войну как романтику. Упаси бог, какая уж тут романтика! Мы войну называли просто «мясорубкой».

Воевал я с самого начала вой-ны и до её окончания. Начал с Северо-Западного фронта, со знаменитой 26-й стрелковой дивизии. Первые мои бои — в качестве командира взвода при ликвидации 16-й немецкой армии в Демянском котле у станции Лычково. Немцы дальше не продвинулись. Меня на третий день ранило в ногу — попал в госпиталь. Вылечился и снова в бой.

…Новое ранение — в голову. Спустя четыре месяца вернулся в полк. Командовал ротой. В августе — опять наступление на Старую Руссу. Я хорошо подготовил роту, и атака была удачной. Но снова был тяжело ранен. Когда вернулся из госпиталя, моя дивизия уже преследовала немцев. Догнал я её на реке Великой у Пушкинской Горы. Освобождал село Михайловское (имение А.С.Пушкина). И в последнем наступлении осколком снаряда мне оторвало полу шинели, сам же остался цел и невредим. Это было удивительно, ведь я лежал под огнём.

В другой дивизии оказался после госпиталя, куда попал по глупости. Умудрился заболеть воспалением лёгких. Пока лечился, 26-я стрелковая была передислоцирована на другой фронт. Теперь я воевал в 66-м гвардейском полку 23-й гвардейской дивизии, с ним и закончил свою войну, но только уже в Германии.

7 ноября 1944 года, когда я уже командовал батальоном, мне было приказано под Аутцы взять хутор. Немцы чертовски сопротивлялись. Хутор был выгодной позицией. После хорошей артподготовки и при поддержке танковой роты мы легко взяли его. Но осколком снаряда меня ранило в руку. Для меня бой окончился госпиталем.

Но что я вам скажу: на войне как на войне. Всякое бывало. Не знаешь, где завтра будешь — в наркомземе или наркомздраве. Две дороги. Первая — это могила, вторая — госпиталь.

…В Германии я как-то ночевал на квартире одного немца. Хозяева меня приняли хорошо. Немецкий я понимал плохо, а они русского совсем не знали. Объяснялись руками, как могли… И вот подходит ко мне молодая красивая дочь хозяина и бесцеремонно протягивает руки к моей голове, ощупывает… Мне стало неудобно. А хозяин улыбнулся и попытался объяснить… Я понял. Когда хозяйка узнала, что я из Сибири, её аж передёрнуло. А дочь решила проверить — правда ли, как у них писали, что из Сибири все солдаты и офицеры с рогами. То есть мы нечистая сила.

Наступление на Берлин… Прежде всего, нужно было удачно переправиться через Одер. А на дивизию всего одна переправа, один понтонный мост. Но, слава богу, обошлось всё хорошо, мы вовремя вышли на исходные позиции.

…И вот мы в траншеях, с которых должны идти в наступление. 75 км до Берлина. Противник стянул все силы, чтобы контратакой столкнуть нас с пятикилометровой ленточки в реку Одер. Утром 16 апреля 1945 года началось «представление». Двести тысяч стволов артиллерии, миномётов, «катюш» били три часа. Земля под ногами колебалась, как при землетрясении, и гудела. Авиация закрыла небо.

Потом вдруг стихло всё. Через несколько минут артиллерия поставила НЗО (непроходимый заградительный огонь). Две танковые армии пошли в атаку. Мы, пехота, должны были сопровождать танки. Но куда там — фрицы, наверное, одурели и бросали свои танки в контратаку. Наши танки куда манёвреннее, на ходу вели огонь. Нам, пехоте, негде было развернуться. Но хорошо работали наши истребительные артдивизионы. Мы тоже не спали: в батальоне была рота «пэтээровцев» (ПТР — противотанковые ружья), все были хорошо подготовлены. Но я больше всего боялся «фаустников». Фаустпатрон был грозой для наших танкистов. Поэтому я создал взвод для уничтожения «фаустников». Снайперы не дали поднять им головы. Весь горизонт закрыло дымом. Неба не видно, земля горела. Вот бы в этот момент к нам Александра Васильевича Суворова: интересно, что бы он сказал?

«Мясорубка» была приличная. До поздней ночи не прекращался бой. На второй день я получил тяжёлое ранение в лёгкое и тяжёлую контузию… Меня доставили в госпиталь, как бревно. Я не слышал, не видел, не разговаривал. Левая сторона отнялась. Как доктора меня спасли?

Победу я встречал на больничной койке. Постепенно начал приходить в себя. Восстановилось зрение, но только на один глаз, второй был уже утерян. Слух тоже наполовину утерян. Почему-то я долго ощущал себя странно: вроде кости отлетели от мяса, а я живу сам по себе, кости — отдельно, мясо — отдельно. На душе было неприятно, но со временем проходило.

И только осенью 45-го меня выписали из госпиталя. Потом меня назначили военным комендантом небольшого города Францбург. Я отдохнул, хорошо питался. И через год сам себя не узнавал. Но в 1947-м кончилась моя хорошая жизнь. Немцы сказали: «Мы сами без вас справимся». И я уехал. Остались только воспоминания.

За Победу надо уважать и любить народ России, этого он достоин. Поздравляю всех ветеранов войны и весь народ с праздником!